После некоторого перерыва (в который мы не отдыхали, а работали на объектах!) продолжаем знакомить вас с рассказами Александра Николаевича Волкова, который в 1980-е и 1990-е годы проводил противоаварийные работы на некоторых памятниках Плесецкого и Каргопольского районов.
Прочитать или освежить в памяти предыдущие беседы можно здесь.
ЧАСОВНЯ В КОНЁВЕ
А.Н.: Со студентами мы работали на территории Кенозерского национального парка, в деревне Филипповской. Бережная Дуброва, Бережная и Задняя — они были немножко позже. Авдотьинская, Конёвская часовни.
Конёвская часовня очень интересная, потому что она более ранняя. XVII век — это время, когда народные традиции были ещё достаточно в силе. XIX век — это уже обшивка, другой материал, другой плотницкий пример, другой инструмент. Они более лаконичные, простые. Простые — я имею ввиду не в исполнении, а простые в подходе плотницком.
А конёвская часовня интересная. К сожалению, в связи с тем, что это действующая, жилая деревня, и она ещё стоит на самом таком перекрёстке, то работы по раскрытию нам запретили делать.
Таня: А кто запретил?
А.Н.: Это местные жители пожаловались председателю. Ну, там и не было площадки для складирования материала нормальной. И ребят было мало, студентов, отряд был малочисленный, он ездил то в Авдотьино, то в Конёво.
Таня: А студенты были какого-то профильного направления?
А.Н.: Нет. Там везде работали… Это Геннадий Николаевич Колпачников организовал от Архангельского пединститута. И это было несколько бригад, которые работали, ну в принципе они по всей почти Архангельской области работали.
Таня: То есть, опыт приобретали сразу по ходу работы?
А.Н.: Да. Сначала это был просто студенческий отряд, противоаварийка — тут залатать дырку, там закрыть, а потом просто тренировались, учились, им это понравилось. Многие достигли достаточно высоких таких, профессиональных, я бы сказал, высот и уровня.
К сожалению, в Конёве работала небольшая бригада, там не было сильных плотников. Те ребята-студенты, которые были попрофессиональнее, их распределяли на более крупные объекты, такие как Бережная, Кенозерье, Филипповская, или в Красноборский район. Колпачников — он оттуда родом (Красноборский район), поэтому там несколько церквей было интересных. Дальше Каргопольский район, там тоже работы велись — Архангело вот деревня, там две такие большие церкви.
А в Конёве небольшой отряд был, и мы его окучивали, проезжая туда и обратно. Объект не подразумевал серьёзных работ, хотя там такие работы были.
Сначала решили поднять (часовню), потому что дорога была слишком высока, и вся вода и грязь туда текла. Решили поднять, насколько можно было. Не было каких-то таких подъёмных конструкций. Михаил Матвеев там начинал работать. Им удалось выровнять (часовню), она так немножко заваливалась совсем назад, потому что вода там скапливалась, разрыхлялся грунт, основание фундамента, валуны засасывались, и она кренилась. Удалось её немножко поднять. Но серьёзных работ там не подразумевалось.
Таня: А как поднимали?
А.Н.: Ставили по длине четыре клети, на них бросали брёвна и потихоньку эти клети поддомкрачивали, потом опять ставили очередное звено, снова поднимали. Здесь подхватывали поперечными брёвнами, там внизу просовывали сначала. Ну, сложно. Ясно, что тогда всех этих таких модных как сейчас лифтинговых конструкций не было.
Таня: Заменить брёвна не получилось? Или заменяли?
А.Н.: Нижние заменили. Но поднять не получилось, а получилось просто как бы вывесить… Как правило, нижние брёвна — это по всем срубам так — они гниют, либо совсем пропадают, либо деформируются. Весь сруб садится вниз. Максимально что можно — это просто вывесить и поставить, то есть было два бревна, а оставить одно уже. Поэтому за века при каждом таком ремонте срубы опускаются всё ниже и ниже. Поэтому и высокие подклеты иногда становятся ниже намного, нижние консоли теряются. На самом деле, проведя много работ, всё-таки такой настоящей конструкции, даже при всех этих скандинавских конструкциях лифтинга, я так и не вижу. Лифтингом можно поднять небольшие конструкции, часовню можно поднять, амбар, дом простой конструкции. Но серьёзные церкви всё-таки поднять невозможно.
Таня: В Кижах ведь поднимали?
А.Н.: Там тоже называется это лифтингом, но по большому счёту это немножко надувательство. Там был старый каркас, ещё поставленный при советской власти конструктором Смирновым, на него что-то опирали. Ну, он был подведён. Потом сделали конструкцию лифтинга, но в связи с тем, что ярус разбирали, то лифтинг был просто конструкцией, которая держала сруб, чтобы он не расползся и не обрушился. Его статически укрепляют, он стоит на месте, нижний ярус разбирают (несколько ярусов было), перевозят в цеха на установку (на другом конце острова были цеха). Там проводят реставрацию — либо полную замену древесины, либо ставят пломбы, протезы. Бревно наращивали, максимально старались сохранить старый материал. И вот этот фрагмент определённого яруса полностью восстанавливался. Затем его перевозили и начинали выкладывать. Нижний ярус как получился? Понятно, там сделали нормальные фундаменты. Ярус сделали с учётом утраченных брёвен. То есть по идее…
Таня: Не поднимали фактически?
А.Н.: Не поднимали. То есть, чтобы поставить его, надо было приподнять. Но здесь, получается, поднять невозможно, тем более она ярусная, это очень сложная конструкция. Одно дело, когда идёт сруб прямой, а здесь ярус в нём постоянно сужался.
То есть они начинали выкладывать нижний ярус, а когда подходили к следующему верхнему ярусу, и до него оставалось три-четыре бревна, они разбирали уже верхний ярус, и потом поднимали этот. Ну, а последний там уже … он маленький, лёгкий, его разобрали и сразу поставили. Церковь получилась конечно выше, но самого вот этого момента, что всю конструкцию взяли и приподняли и оставили её висеть, не получилось. Всё равно, получается, её вывесили, но за счёт частичный разборки и потом сборки она стала выше.
Таня: А представляете, как церковь Бережной Дуброве поднимать?
А.Н.: У Бережной есть свои плюсы и свои минусы. Она достаточно тяжёлая, потому что там брёвна очень крупные. Но по своему конструктиву, по архитектурно-планировочному, она достаточно простая. У неё четверик от земли идёт, нет перехода на восьмерик, на какие-то другие конструкции, тем более ярусные. То есть это четверик с повалом, а четверик вывесить намного проще. Конструкция большая, но тем не менее она по всей длине может сразу схватиться.
Таня: Понятно.
А.Н.: Сложности никакой, просто надо хорошо сделать опорные конструкции, на которые можно подвести домкраты. Сруб вывесить сжимами и потихонечку поднимать.
ПЯТЬ ВОПРОСОВ О КОНЁВСКОЙ ЧАСОВНЕ
А.Н.: А Конёвская часовня, она так и не изучена. Её бы конечно всю расшить. Вот Вы задали вопрос. Они конечно очень интересные, я про них даже уже забыл, вот.
Таня: Да, я тоже удивилась что Вы сразу так ответили. Это же сколько лет назад было!
ПЕРВЫЙ ВОПРОС
Илья Леонов: Нет ли предположения, от чего могут быть эти загадочные следы врубок на внутренней стороне фронтона притвора часовни под шестериком колокольни?
Нельзя ли предположить, что над галереей была более ранняя звонница?
А.Н.: К сожалению, работы проводились по программе противоаварийных работ, поэтому хорошо исследовать её не получилось, в виду невозможности раскрытия сруба из-за многолюдности населённого пункта.
Первоначально часовня не имела звонницы, которая была достроена над притвором в конце XIX — начале ХХ веков.
Однако по характеру врубок видно, что они были выполнены по сырой древесине, поэтому не исключено, что могла быть конструкция звонницы или иная архитектурная форма над притвором. Вы прислали фотографии — по ним видно, что штрафы рубились сразу, причём под ласточкин хвост. Это для того, чтобы конструкция не отошла.
Таня: А штробы — это что?
А.Н.: Штроба — это вырубка, либо горизонтальная, либо вертикальная. Последовательность из нескольких брёвен. Если в одном-двух брёвнах, это зарубка считается. Когда конструкция уже срублена, и потом несколько лет простояла, и что-то захотели прирубить, начинают рубить уже в сухой древесине — она совершенно по-другому выглядит, какой бы это инструмент не был. То есть она просто уже другой фактуры, она начинает топор мочалить, заминаться.
Почему рубят всегда из сырой древесины? Ну не из сырой, выдержанной, но свежей. Потому что она легко рубится и более пластична. И тут это рубилась сразу. На уровне где-то верхней части притвора была какая-то конструкция. Возможно, это выносные брёвна, которые опирались на притвор и были основанием для…
Таня: Звонницы?
А.Н.: Могли звонницы. Ну всё-таки звонницы на XVIII веке не совсем характерны.
Таня: А для чего тогда? Это главка над притвором, или что?
А.Н.: Могла быть и главка, но сама эта конструкция не для главки. Это, скорее всего, мог быть небольшой сруб, который может быть основанием или нижними ярусом звонницы, а мог быть просто архитектурной формой, венчающей притвор. Это характерно для старых часовен, и в Плесецком районе — она не сохранилась, я её даже не видел — но на старых фотографиях есть. Это когда по пути Онеги, то есть параллельно. Конёвская стоит на правом берегу, где тракт, а на левом, там… точнее тоже на правом, но вдоль реки.
Таня: А, это Подкарельская, Иванова?
А.Н.: Дальше. Ближе к Плесецку туда. Ну это глухие, совершенно брошенные места, там есть такая Пустынька деревня, монастырь был. Тоже интересная церковь, над алтарём горизонтальная бочка и над храмом тоже горизонтальная бочка. В Филипповской на Почозере тоже такая же церковь, мы её кстати восстанавливали по (…) Потому что на Почозере не сохранилось оригинальной, только на фотографиях, а вот как раз в Пустыньке такая конструкция кровельного завершения сохранилась. То есть бывало такое, что две бочки. А здесь могло быть два клина, то есть один клин большой, и чуть-чуть меньше. Он, как правило, ставился над алтарями, но тем не менее…
Таня: Ну да, над притвором как-то неожиданно представить.
А.Н.: Или она могла быть клинчатая, и звонница такой, только другой конструкции, потому что то, что мы видим, она немножко… основание другое. Хотя это могли быть выброшенные брёвна, на которые вставала уже какая-то конструкция другая.
Таня: Что-то было, да?
А.Н.: Для этого надо расшить, во-первых, низ, посмотреть, есть ли какие-нибудь ответные части на срубе, потому что низ весь зашит. Сходу нельзя сказать, то есть фантазировать можно либо бесконечно…
Таня: Либо никак!
А.Н.: Либо никак. Ну такие часовни, они очень интересные, потому что они действительно ещё рубились не по чертежам, а ещё по старой такой традиции. Но, к сожалению, не изучены.
ВТОРОЙ ВОПРОС
Таня: Интересуют два слоя полиц.
Получается, что при старых ремонтных работах первоначальные полицы оставили, а поверх них сделали другие, менее пологие, и на другой высоте?
В какой период это могло произойти?
А.Н.: Первоначально в народном деревянном зодчестве полицы выполнялись более пологими под 13-15 градусов, это придавало визуально более изящный излом кровли, но обуславливало снеговой мешок и меньший срок службы покрытия. Позже на рубеже 19 века выполнялись полицы под бОльшим углом, что выглядело хуже, но было более функционально в эксплуатации. Кровли в конце 19, начале 20 веков стали покрывать кровельным металлом.
ТРЕТИЙ ВОПРОС
Таня: В проекте Вы пишете, что вопрос с состоянием фундамента будет решаться в процессе работ.
Что выявилось? Можно ли предположить, в каком состоянии фундамент находится сейчас?
А.Н.: Фундаменты выполнены из ленты гранитных валунов уложенные на утрамбованный грунт с подушкой из песчаной подсыпки. В результате устройства насыпей для дорог, проходящих поблизости, вода с них скапливалась у основания сруба часовни, что повлекло разрушение нижних венцов часовни, размягчению основания фундамента и просадки валунов основания.
ЧЕТВЕРТЫЙ ВОПРОС
Таня: На старых фотографиях часовни видно купольное завершение звонницы. Как вы пришли к шатровому завершению во время противоаварийных работ?
А.Н.: Шатровое завершение звонницы было выполнено как самое быстровозводимая временная конструкция (студенты не успевали в срок закончить). Вероятнее всего завершение звонницы имело купольное завершение. Есть ещё и более интересная архитектурная форма в виде дублирующего меньшего щепца, но для этой гипотизы необходимо исследование сруба часовни.
ПЯТЫЙ ВОПРОС
Таня: Деревянные «жалюзи» на окнах были поставлены во время реставрационных работ? Или уже позже, местными жителями? Любоптыно, такого нигде не видели!
А.Н.:Деревянные жалюзи установили местные жители ещё до начала работ, мы их не трогали.
ЧАСОВНЯ В АВДОТЬИНЕ
Таня: Авдотьина, ещё не рассказывали. Там как? Её же вообще, по-моему, перевозили, она тоже с какого-то другого места. К берегу что ли переставили, сейчас не вспомню.
А.Н.: Авдотьино? Вы знаете, я сейчас тоже не могу вспомнить. Иногда рассказывают местные жители. Но местные жители, как правило, это уже такие современные колхозники, бабулек тоже практически не осталось. Поэтому они говорили вот либо со слов того-то…
На самом деле, я вам скажу, место для неё очень хорошее и я бы сказал, что здесь может быть и не эта родная, но до этого там часовня или что-то стояло. То есть это поворот реки, очень хорошо везде проветриваемая, видимая везде. В принципе, (часовня) была конечно очень уже разобрана, ну, не разобрана, в ветхом состоянии. Такая ветхость не по состоянию материала, а по состоянию конструкции. То есть она вся была растащена, у полотна дверь не закрывалась, его просто не было, дверного полотна. Молодёжью… Каждый что-то написал, что-то нацарапал, что-то отколупал.
Ещё тоже была такая возможность сделать больше, но тоже не давали. Этот вопрос консервации… Мы и так делали не то что на грани разрешенного, а за гранью. Но всё равно этого недостаточно для того, чтобы придать полную красоту объекту. Поэтому как смогли, так и сделали. Опять потому что думалось — вот сейчас будет проект, по нему придут. Там работ не так-то и много, в общем-то. Как-то вот такими волнами, то народу много, то нет, потом какие-то другие темы пошли. К сожалению, так и не получилось. Национальный парк, ну я вам рассказывал в прошлый раз, что я ушёл. Филипповскую, ту даже сделали плохо. А самое главное, что вот кажется, что придёт другой человек, и он также его будет обследовать.
К сожалению, деревяшки очень плохо обследуются. Точнее мы считаем, что их обследуют, но их тяжело обследовать, поэтому многие объекты делаются очень плохо, либо берётся предыдущий проект. Я вам скажу, такие даже объекты как Кондопога и Покровская церковь, пока не было сканирования, а сканирование появилось только недавно, многие кто мерил, и, к сожалению, как по размерам, так даже по количеству брёвен очень разнятся размеры. А я вам говорю объекты, которые первой величины, которые должны были бы десятки раз хорошо быть обследованы.
Так и получилось на Почозере, что все брали мои чертежи, причём не чертежи из архива, а чертежи с подрамника. А подрамник — это был мой дипломный проект, и я как студент позволил там себе некоторые вольности. Потом понял, что был неправ. Ну, диплом есть диплом — я знал, что они есть. Но люди брали как раз не тот проект, поэтому там есть много ошибок. К сожалению, не я это делал. Опять получается, что кто-то приходит, кто-то делает, потому что либо выбран, либо выиграл этот тендер, заказ. И нет у него не знаний, ни любви к этому объекту. Это, к сожалению, может быть и главное. Потому что дерево — это не камень, это живой материал, помнит и любит, и его надо любить.
Таня: Спасибо!